Gence kiev aviabilet, Дешевые авиабилеты Гянджа — Тбилиси
После Войны! Пищевых продуктов и потому не покупатели Промышленного продукта. Больше можно вообще ничего не говорить.
Любой грузинский город, включая столицу, славится настоящими кулинарными шедеврами. Эта статья посвящена вкусным заведениям Тбилиси, ведь именно в этот город ежегодно приезжает десятки тысяч путешественников. Кроме исторических достопримечательностей их интересуют также и места, где можно сытно и вкусно поесть.
Надеемся, что наша информация позволит значительно облегчить задачу поиска таких местечек. В мире есть много городов, рекомендованных для посещения туристами. Один из них — Тбилиси. Экскурсоводы уверяют, что, несмотря на его величину и обилие достопримечательностей, посетить все памятные места можно буквально за пару дней. Объясняется это тем, что расположены они в городе очень близко друг от друга.
Местные жители уверяют, что два дня — это очень мало, чтобы узнать грузинскую столицу. Она очаровывает путников буквально с первых секунд, и для осмотра основных достопримечательностей необходимо не менее двух недель. Мы постараемся помочь вам быстро найти самые интересные тбилисские места, предлагая своеобразный список памяток для туриста.
Возвращение из путешествия - подразумевает море эмоций и такое же море подарков для родных и близких. Что привезти из солнечной Грузии? Мы решили собрать наиболее интересные варианты презентов и сделать ваш шопинг в Тбилиси простым и полезным. Тбилиси — столица и самый крупный город в Грузии. Расположен он на берегу реки Куры и имеет множество интересных мест для туристов.
Узнайте, насколько Тбилиси подходит для семейного отдыха и что стоит посмотреть в этом известном грузинском городе. Самые дешевые билеты на самолет Гянджа — Тбилиси можно купить за 67 дней до вылета. Январь, Февраль, Март — месяцы, когда билеты на самолет из Гянджи в Тбилиси будут стоить дешевле всего.
Самый выгодный день вылета - Среда, а самое дешевое время - день. Дешевые авиабилеты Гянджа — Тбилиси. Отели со скидкой. Найти билеты в Тбилиси. Дешевые авиабилеты Гянджа Тбилиси Гянджа - Тбилиси. Информация о самых недорогих рейсах из Гянджи в Тбилиси Самые выгодные авиабилеты, которые нашли наши пользователи. Стоимость билета не является офертой. Дешевые авиабилеты в Тбилиси. Дешевые авиабилеты из Гянджи в Тбилиси. Ереван - Тбилиси. Баку - Тбилиси. София - Тбилиси. Минск - Тбилиси. Батуми - Тбилиси.
Кишинев - Тбилиси. Актау - Кутаиси. Вильнюс - Батуми. Ларнака - Кутаиси. Кишинев - Батуми. Тбилиси - Стамбул. Тбилиси - Варшава. Тбилиси - Тель-Авив. Тбилиси - Москва. Очень хотелось обозначить это событие сборником необязывающих, «иных» текстов, которые невозможны ни при каких других обстоятельствах. Это небольшая остановка на нашем пути, который мы выбрали сами и который выбрал нас.
Взгляд назад? А может просто вокруг. Основной вид деятельности - проведение социологических исследований. Более подробно: www. Мы сидели с Хилари в открытом кафе у выхода метро Садовая. Место, честно говоря, шумное. Мы только что вернулись из воинской части, располагающейся под Питером, где встречались с нашим информантом, который проходит там службу. День был в меру жаркий и прохладный. Сели за самый крайний столик, заказали кофе, я включила диктофон… За два с лишним часа беседы к нам несколько раз подходила цыганка с просьбой о поддержке, бабушка просила милостыню, нам предлагали купить цветы друг другу, под конец разговора подтянулись еще коллеги… Время идти праздновать день рождения!
Такой вот насыщенный выходной. Беседа шла на русском. Добрый день, Хилари! Странновато, конечно, здороваться, если учесть, что мы уже полдня вместе кружим по Питеру. Но не будем изменять жанру. Итак, начнем, да? У меня к тебе много вопросов, и сразу хочу предупредить, что не все из них простые и тактичные. Буду стараться держаться в рамках. Мы с тобой познакомились, наверное, даже не 15, а 16 или 17 лет назад.
И твой исследовательский интерес, по крайней мере, до последнего времени был связан с Россией1. Как так получилось, что ты выбрала сотрудничество именно с нами, с «Регионом»? Наверняка, возникали вопросы и сомнения, все-таки такой провинциальный центр. Когда мы начали работать, у нас не было ни имени, ни репутации, ничего, ты знаешь, даже ведь и «Региона» не было.
Нельзя сказать, что не было ничего. Самое важное было с самого начала - это люди. Насчет выбора «Региона» - все просто и не просто. Это, конечно, связано со временем. Для того времени, и Хилари Пилкингтон Hilary Anne Pilkington , в настоящее время - профессор социологии факультета социологии, Университет Ворвика, Великобритания.
До этого: - гг. Может быть, «искать» - не то слово. Я как раз защитила диссертацию. Над диссертацией я работала одна в Москве, искала помощников, была у меня подруга - респондентка, она мне очень помогла. А так, с людьми науки вообще нельзя было работать. У меня научный руководитель был российский, который не имел ничего общего со мной. Наверное, раза два мы с ним встретились на собеседовании, раз в полгода, и все.
А после защиты докторской я искала новые темы и новых людей. Все-таки тема молодежной культуры была не очень как-то востребована в науке тогда. Решила заниматься миграцией. И потом так получилось, что я подала заявку на грант и хотела еще, это очень важный момент, хотела еще ехать не в Москву, а куда - то за пределы центра. Потому что два раза была в Москве проводила исследование для своей диссертации , и оба раза мне отказали в поездках за ее пределы.
Это были еще советские времена, вроде нам было разрешено, с одной стороны, но никогда не получалось куда-то поехать. Надо было собрать тысячу документов, приглашение2… Я всегда любила провинции, провинциальные города. Я уже вот до Ульяновска была в Воронеже.
Хотелось еще почувствовать, что не столица. И так получилось, что Саймон3 мне пишет, я даже не очень хорошо его знала, видимо, через какую-то нашу общую коллегу он знал обо мне только.
Он мне пишет, что есть такой человек, что он думает, что у нее есть общие интересы с тобой. И вот как раз началась наша с тобой переписка. Ты знаешь, я как раз перед этой поездкой в Питер задумалась, как быстро мы все тогда делали, ну и продолжаем делать.
Быстро, по времени очень быстро. Вот в июне у меня первое письмо от Саймона, что есть такой человек. А уже к августу я готова приехать в Ульяновск, ты уже подала мне свою статью, я искала, где ее можно опубликовать.
Да, еще ты подавала заявку на стажировку в Британский Совет, не получила. И все это за три месяца. И, наверное, уже было понятно, ну, то есть, если читать вот эту переписку, откуда все. Понятно, что сначала мы друг друга не знали. Ломоносова, второй раз — в Институте культуры г. Химки, Московская обл. А я, мне, наверное, очень понравилась вот эта быстрота.
Вот этот подход такой деловой, и чувствовалось как раз вот стремление к нормальному сотрудничеству, не к формальному, знаешь, когда главное, чтобы деньги были, гранты. Ну, такой подход, когда можно из западного человека как-то выжимать.
А тут именно такой нормальный разговор: ты мне пришлешь статью, я это читаю, мне это интересно, и я, конечно, буду пытаться это опубликовать4. Поэтому чисто такая случайность, с одной стороны, что наши интересы как-то совпадали. С другой - это совсем не случайность, так вот повезло, судьба… Что говорить, я до этого, если честно, ни с кем и не работала. Это был мой первый опыт… Тем не менее, у тебя оставался выбор после первого опыта сотрудничества со мной, вернее, это же не только я, но и команда, пусть и маленькая в начале?
Это был проект по миграции, да, и там как раз интересно получалось. У меня два города было - это была моя заявка, мой грант. Вы были просто как помощники, не то, что было потом. У меня параллельно еще работа шла с одной из знакомых женщин - исследовательниц в Москве. Вот, мы как-то поехали в одну точку поля, я с ней работала. А потом в Ульяновск приехала и с вами работала.
С вами было интересно, это было не так, намного легче было с вами. Потому что на более высоком уровне человеческом. Интереса реального было больше: «Почему ты так делаешь, мы так делаем? Как подходить к проблеме.
Я могла поделиться своим сомнением. Поэтому думаю так, все-таки главное в нашем сотрудничестве - это похожее отношение к работе, еще на базе интересов к качественным методам у нас сходные позиции были. Мы очень подолгу об этом разговаривали, практически все 15 лет, у нас это отношение параллельно развивалось, интерес был потому что.
А помнишь нашу первую статью? Которую мы на пляже писали? Lentini ed. Pilkington ed. Как раз она была по миграции… По методике. Я помню, как сложно было ее напечатать. Потому что первый журнал, в который я попыталась ее отослать, там ее как-то не восприняли. Это был «Социологический Журнал».
Сейчас я понимаю, почему. На тот момент наша статья выглядела непонятно, потому что действительно это был какой-то новый тип письма, как мне тогда сказал коллега: «Ты, Лен, как-то странно пишешь, у тебя как поток сознания, то одно, то другое». Ну, ладно. Тогда мы ее послали в журнал «Рубеж», и ее всетаки напечатали5. Действительно, мы ее очень быстро написали. Я помню, мы сидели около реки, на пляже.
На Волге. На Волге были, да. И прямо быстро вместе ее написали. Поговорили, и ты это все ручкой быстро написала. Потом почистили немножко, но, в принципе, смысл оставался, понятно было уже. Не то, чтобы там кто-то пишет, а потом научному руководителю чистить и что-то там добавить, свои фамилии. Ну и как вот дальше развивалось? Мойя6, кстати, до сих пор еще использует эту статью в Глазго. Она работает же на россиеведении. Там очень важно иметь методологические работы, фокус которых - как раз Россия, плюс методы, которым аспирантов там обучают.
Все-таки первый твой опыт был связан с Москвой. А ты вот говоришь, что тебе всегда хотелось кроме Москвы, а почему? Почему именно нестоличная Россия?
Как человек маленького города7, мне как раз нравится, где все намного беднее, где меньше претензий, для меня это все намного реальней. Это как раз о том, как живут люди. И если ты это не понимаешь как социолог, если ты будешь тусоваться только в своих кругах, ты вообще ничего не поймешь.
Тем более, когда ты иностранка и работаешь за границей. Если ты будешь приезжать два раза в год Омельченко Е. Зачем мне врать? Это я просто очень хорошо чувствовала в маленьком городе. Ну и, может быть, чуть-чуть экзотика, это тоже есть, ну и я не хотела работать, где все. До того, как ты здесь стала работать, я ведь только в Москву ездила, и мне тяжело было там работать.
Вот теперь ты еще и в Питере работаешь. Я, конечно, вижу его преимущества, я вижу, что он не такой, как Москва. Чувствуешь, да? А раньше у меня было такое ощущение, что это элита, культурная элита. И мне это не очень. А в Ульяновске все намного проще. В смысле общения с людьми или как?
В общении с людьми, вообще, с учеными точно. Не было таких претензий там. Были разговоры про работу. Именно чувствуешь там это желание чего-то нового, ну, в том числе - и куда-то уехать. Я сама из такого города, откуда все уезжают. Но снова приезжают. Все-таки дома хорошо. Но само сравнение очень важно, чувство того, что ты больше видел, чем твой маленький город.
В этом смысле столицы настолько самодостаточные, что может показаться, что ничего другого просто и нету, зачем мне еще что-нибудь, у меня все есть. И тогда столичные - они становятся немножко ленивые… Они озабочены все время каким-то … Я не думаю, что они более озабочены, чем те, кто работает в провинции.
Если в провинции работаешь, намного тяжелее все. В столице можно каждый день на выбор иметь по десять семинаров, пресыщены люди. А в провинции - надо искать это, надо уехать куда-то. Из Ульяновска - это сутки до Москвы, а до Питера еще больше. За границу ехать - это в два раза больше.
Потому что в Москву сначала надо, визу и посольство. Мне кажется, это намного тяжелее. Надо быть, как говорится, женщиной, то есть, надо брать на себя в два раза больше, чтобы достигать того уровня, как те, которые живут в столице. Я думаю, что не все, конечно, но иногда вот люди, которые живут в столице, они более, ищу слово, самодовольные, что ли… С одной стороны, да, конечно, трудно сориентироваться выбрать, когда 10 семинаров, то уже перенасыщение.
Мы все время чувствовали, что нам, нашей команде, которая формировалась, даже когда уже ездить начинали, все равно не хватало вот этой атмосферы, духа, своего круга. Постоянное ощущение было выпадения из контекста… Но знаешь, вы просто компенсировали недостаток научного окружения тем, что активно проводили свои рабочие семинары.
Эти семинары всегда проходили в каких-то хороших местах - на турбазе, около Волги, так, чтобы все были в одном месте, чтобы ничто не отвлекало. Всегда с подключением проекта, чтобы можно было поговорить не абстрактно, а на конкретном материале.
Мы обсуждали не только теоретические, но и методологические, там технические проблемы. Я сама перенимала этот формат, училась у вас, сама стараюсь такие семинары делать с командами дома, в смысле - в Англии. Ну, а потом вы же все ездите, почти все регионовцы где-то бывали там. На конференциях и семинарах выступали. А сейчас этот трафик между Ульяновском и Питером, я думаю, будет еще побольше, если будут складываться хорошие взаимоотношения. Ну, да, перемещения, они помогают как-то в жизни.
В Англии тоже, и на самом деле, там, в Англии, не лучше. Там не просто вот много академических людей, и важно хорошо или плохо выступать, хорошо понимать тему, этого мало Знаешь, все равно до сих пор в академической среде существует мнение, что все, произведенное на Западе - в Англии, Америке, Германии - лучше.
Тексты, опубликованные на английском или немецком, по умолчанию признаются сильнее, это как бы достаточный признак профессионализма российского ученого. Не было у тебя ощущения, что, занимаясь Россией, ты выпадаешь из мирового такого глобального сообщества?
Конечно, такое есть, но это личное решение. В принципе, ты знаешь, что я получила профессора на социологическом факультете университета Ворвика 5 лет назад.
То есть, ушла от исключительно русиста в сторону социологическую. И это было частично связано с тем, что действительно, у нас круг людей, которые занимаются Россией, он очень маленький. За 15 лет ты всех уже знаешь, и понимаешь, что развития, как-то признания уже не будет.
Совершенствовать теоретические или методологические вещи - здесь уже сложнее. И еще, почему-то если Россия, если молодежь, то это наркотики. Этого я не хочу. Поэтому мы исследуем другое и по-другому. Я поняла, что, чтобы постоянно быть в поле, и исследовать, и преподавать, и административно работать, чтобы все это успевать, ты должна очень любить свою работу.
И для меня работа ассоциируется всегда с работой в России. Ну, может, еще где? В Восточной Европе, например, к которой у меня медленно, но верно развивается интерес.
А бросить Россию я не могу, только если она меня бросит смеется Это как-то связано с классовыми убеждениями или с чем-то типа того?
Да нет, вряд ли. Нет, я думаю это просто, как-то там банальные фразы, я не хочу сказать, что это широкая русская душа, или там чувствую себя, что я должны была здесь родиться. Но я чувствую себя очень хорошо здесь. С одной стороны, это все новое и интересное. Мне интересна русская культура, русская политика. А с другой стороны, я чувствую, что это мое, и не хочу каждый раз в другую страну там ехать, с большими глазами на все смотреть.
Я здесь хоть что-то понимаю, и както хочется еще больше и лучше понимать. И вообще российская молодежь мне очень нравится.
Она такая вот, она в какой-то степени интересней, чем наша, даже не знаю. Такой творческий момент есть, действительно более душевная, мне кажется. Быстро находит контакт с тобой, даже когда ты в возрасте, иностранка - в принципе никаких проблем. А дома мне намного тяжелее и неинтересно. А вот вообще, какие трудности, скажем, может я неправильно вопрос задаю, были какие-то сложности в жизни, не только профессиональные, связанные с тем, что у тебя Россия?
Да, конечно, я постоянно жаловалась, тебе в том числе, что на работе тебя никто не понимает, если у тебя только Россия, и географическая отдаленная область, тебе нужно ехать и сидеть там долго. А тебе не дают время, чтобы это делать. Даже если выберешься, то недели на две, вот сейчас я постаралась - получилось на месяц.
Это хорошо, но за это время ты сделаешь только полевую работу. Интервью берешь, и все в таком темпе невозможном. Едешь домой и претендуешь на статус этнографа.
Это смешно. Понимаешь, я очень страдаю и считаю, что это неправильно, надо намного серьезнее делать. В наших условиях этого нет. Просто еще, конечно, семья. Тоже нужная и очень важная вещь. Конечно, ты надолго не уедешь. И если бы это была Франция у меня или там Германия, это было бы намного легче, даже Америка.
Там можно было бы и семью с собой взять, год жить, пустить их в школу. А так намного тяжелее. Ну, там всякие, ну и язык другой. Ощущение, что ты вообще на другой планете. Поэтому, конечно, компромиссы всегда надо делать.
Я надеюсь, что я как-то с двух сторон делаю компромиссы, чтобы не было все на одном. Ну, да. Все равно мне странно, я вижу, что сохраняется у вас такое отношение к России как к чему-то экзотическому, рискованному.
Попрежнему считается, что Россия - пространство такое, небезопасное? Или потому, что далеко? С чем это связано? Тяжело, потому что все время меняется, конечно.
Во время холодной войны, перестройки, все это, ну, да, было как-то строго. Политика, как я смогу там жить? Все такое. А потом были эти перестроечные годы, когда было интересно, экзотично, скорее всего. Потом коррупция была, криминогенность высокая, все такое.
А сейчас непонятно, снова, может, угроза чуть-чуть. Но именно на таком уровне, мне кажется, на государственном. Это так сильно влияет на окружение? Честно говоря, большинство людей вообще не знают, где Россия. Мы ведь про общественное мнение говорим. Ну, да, про такой общий контекст в вашей среде. Я думаю, что это тоже банальная фраза, конечно, что каждый человек по-любому имеет разное отношение к странам. Меня всегда удивляет, когда говорят, что Россия - это далеко «наверное, часов».
Россия - это Европа! Поэтому есть такое ощущение, что это не зависит от территории. Ощущение, что это для большинства просто далеко. Мыслями далеко.
То есть это воображаемая география. Турция, например, это близко, потому что все там отдыхают. А кто отдыхает в России? Понимаешь, понятие зарубежье у нас идет через отдых. А ведь Россия намного ближе, чем Америка. Как будто американцы - наши братья, сестры!
Мне кажется, что культура русская намного ближе английской, чем американская. Хотя они сейчас сильно влияют на нашу экономику. Но все культурные источники, они европейские: художественная литература, живопись, особенно дореволюционная, - все очень близко. Есть люди, которые до сих пор не понимают, что Россия была на нашей стороне во время войны 8. Это очень странно. Повлияли на все это советские времена. Политические вещи… Память всегда идет через политиков, к сожалению.
На самом деле должны были запомнить. Скажи, а как сейчас воспринимается Россия в рамках политического образа, ну, в рамках официального дискурса?
Такой демонической? Нет, не демонической. Честно, двухстороннее, мне кажется отношение. С одной стороны, общий такой дискурс, что Россия принимается, поднимается. Поднимается, что это значит? Типа поднимается с колен? В том плане, что претендует на серьезную роль в мировой политике. И хочет как раз показать себя. Вот глава правительства Путин, вот, смотрит, старается как-то показать свою силу.
Поэтому продвигается мысль, что надо как-то осторожно, особенно когда речь идет о политике влияния и об отношениях с Китаем. Ну, проводится такая мысль, что главное, чтобы Россия сидела, потому что если Россия переходит на сторону Китая, то это опасно, типа такое. С другой стороны, есть такое понимание, есть такое ощущение, есть тоже такое сомнение, что на самом деле, Россия достойна этого места, статуса. Такого двусмысленного? В смысле - какие-то подозрения?
Да, на самом деле подозрения, что вроде бы страна богатая, но люди бедно живут. Страна богатая, но деньги все в кармане у кого-то. Олигархи, конечно, ей в этом смысле не очень помогают. Чечня конечно, не очень помогает. Главное, что дискурс не через культуру, 8 Речь идет о Второй Мировой войне.
Когда думаешь о Франции, например, ассоциируется с культурой. Франция — это там еда, булочные, богатый французский язык, защита богатого французского языка. А когда думаешь о России, все связано с политикой. И статусом. Борьба за власть. Мне тоже кажется, что здесь такая сильная ошибка политическая.
Что Россия продвигает в глобальный мир чисто политические вещи. Политический имидж. Хотя, в принципе, и театры российские гастролируют, и выставки. И все равно, культура и присутствует, и в то же время - нет.
Вот это очень странно и непонятно, может ли вообще этот политический образ быть преодолен хотя бы в перспективе? Я думаю, только через человеческий обмен. Если люди будут сюда ездить, то они сразу это почувствуют. Но у нас, ты знаешь, опять же проблема ездить сюда. Очень тяжело все понимать, не знаю, посмотрим. Говорят, что снова наладятся отношения. Вряд ли. Но, говорят, вообще все зависит от Китая. Вообще никто не говорит о России - Китай, Китай, Китай. И Иран чуть-чуть. Больше ничего не надо.
Ладно, давай вернемся к нашему давнему разговору. Существует такое мнение, что Российская академия входит очень медленно и неуверенно в мировую научную среду и исключительно через партнерства, только тогда, когда у ученых или исследователей есть какие-то вот эти каналы, связи с коллегами.
На твой взгляд, существует ли вообще некая аутентичная социология российская? И нужна ли она вообще, какая-то аутентичная национальная социология? Это вообще такой вопрос - нужна ли вообще социология. А насчет канала, я думаю, это очень упрощенное представление.
Потому что больше всего, как мне кажется, влияют не каналы, а диаспоры. Ну, при выходе России на международный рынок науки, это через диаспору. Очень много сейчас русских ученых или вообще переехало, или ищут работу за границей. Именно они становятся таким прямым каналом, на самом деле. Как правило, они учились у нас или в Америке, получают очень престижные места работы там и что-то свое делают. С одной стороны, это все как-то через западные теории, но, с другой стороны, что-то свое тоже вносят.
А если честно, международное сотрудничество, на самом деле, это такой самый маленький канал вообще. Я вообще вижу очень мало таких сотрудничеств.
Ну, бывает там, собираются на один проект. Бывает аспирант, который у тебя сидит, потом уедет. Бывают какие-то отдельные совместные статьи там или книжки. А стабильное сотрудничество, я этого не вижу нигде. И того, что это дает удобные кресла и большие финансы, я вообще не вижу. Я знаю три-четыре команды, которые более или менее стабильно вместе работают. Может быть, там больше в Америке, я не знаю, но у нас очень мало. И даже с Германией, я думаю, очень мало таких стабильных отношений.
Поэтому я думаю, что такой канал скорее мало развит, я думаю, нужно нам больше его развивать. А третий канал - он из тех, кто больше всех публикуется на Западе, это знаменитые лица российской социологии до сих пор.
Все-таки они через никого, сами. Это настоящая российская, советская социология. Заславская Татьяна. Да, именно, ну и, конечно, важный момент - найти людей, которые переводят хорошо. И более или менее могут это делать. Такой острый момент все-таки. Мне хотелось бы обсудить тему академического империализма. Существует критика, мы с тобой много по этому поводу говорили. Ну, смысл критики, в том числе и в наш с тобой, ну, прежде всего, конечно, в мой адрес, что «въехать в настоящую науку» можно на плечах какого-то такого большого исследования, что исследователи российские, они в основном такие полевики, поставщики сырого материала.
Для меня это важный вопрос.
Не только для меня, но и для коллег. Мы же про «Регион» говорим. Здесь нельзя отрицать, что ты нам реально очень помогла, что «Регион» стал известен в Англии, особенно среди молодых преподавателей, благодаря тому, что мы там вместе выступаем на конференциях, на семинарах, вообще знают, что есть такой город Ульяновск.
Я могу с разных сторон на это смотреть. Во-первых, наше сотрудничество, наша помощь, это почти как в идеале. То есть, сколько я помогаю с переводом статьи на английский, столько вы помогаете с переводом статьи на русский. И поэтому я участвую в полевой части исследования, вы - в анализе и описании данных, вместе пишем статьи и книги9.
Поэтому в нашем отношении я такого импортно-экспортного предприятия не знаю. Ну, это вообще просто смешно. Что вообще такое отношение существует, я не отрицаю. Конечно, это существует.
Поэтому я и говорю, что очень спорные отношения с людьми в партнерстве. Исследователи способны чаще всего собраться вместе от силы на один проект, ну или на два. Ну, наверное, можно как-то заказать то, что нужно, и взять данные, а потом написать. Но если человек делает больше с первого раза, то это уже несправедливо. То есть должны переходить на следующую ступень? Не знаю, мне кажется, это вообще позорно, это нельзя, я ни с кем так не работала.
Я даже с аспирантами моими никогда не пишу свою фамилию. Зачем ты будешь воровать у других людей?
А когда некоторые говорят, что я не могла своих данных собрать, что я не знаю молодежной культуры, то им надо читать мои книги. Вот самую первую книгу я написала в м году, до того я ни с кем не работала Это тоже насчет воображаемого монстра Запада, которого на самом деле тоже не существует. Но если такие люди и существуют, то я их не знаю. Может это про тех, кто не знает русский язык, и тогда относится к русскому материалу как империалист?
Тогда российским партнерам тоже надо чаще самим выбирать своих партнеров и быть более чуткими. Потому что это иначе, это уже не наука, это экономика. Как ты вообще относишься к принципу научности, когда она оценивается с точки зрения частоты цитирования, ну и подобного? Это серьезный вопрос. Насколько я знаю, это и в западной академии, и у вас очень важно для рейтинга?
К настоящему моменту нами выпущены три коллективные монографии: Pilkington H. Flinn M. Cultural Globalization and Russian Youth Cultures. By Hilary Pilkington and Galina Yemelianova.
Это есть, конечно, все. Но я думаю, что мистер Соколов 11 немножко преувеличивает все это. В нашей системе, конечно, тоже ссылаются на индексы цитирования. Тем не менее, оценка цитирования проходит через оценку системы REF До тех пор как это существует, эта тема, эта система, будет легче и понятней - как количественным методом оценивать именно цитирование. Вот в медицинских науках, они уже перешли на эту систему.
А в гуманитарных и социальных пока нет. Мы должны это дать, но система сама это через REF. А REF - что ты имеешь в виду? Ну, это национальная система оценивания уровня и качества исследований в университетах Великобритании, на основании чего определяется доля финансирования того или другого института со стороны государства.
Знаешь, для нас это самое главное, когда ты получаешь оценку через эту систему. Естественно, здесь важны исследовательские работы, не преподавание само по себе.
Чем выше у тебя ранг, тем больше денег получаешь. Я вот сидела на этой комиссии, и как член этой группы должна была читать все работы, а затем честно давать каждому из них оценку.
Там вообще не было значимым, сколько цитирований, важнее качество текстов, важнее всего твои публикации в Peer Review журналах. Peer Review - это все равно какие-то тексты. Это могут быть отчеты? Ну, может быть, в отдельных случаях, но больше всего это статьи.
Все равно, это тексты напечатанные. Важней всего тут качество этой работы, что у тебя работа не повторяется, что ты не публикуешь одну и ту же статью в разных местах.
Важно именно оценка, вот насколько это оригинально, насколько это что-то даст науке, какие новые парадигмы теоретические, какие-то новости, эмпирическое чтото.
И при этом не столь важно, где напечатано. Известен своими работами, посвященными исследованию особенностей формированию новейшей российской социологии и ее месту на международном рынке идей. Это имеет значение в случае проверки оценки. Будет больше иметь значение. Структурная проблема другая, что на самом деле, вот эти привилегии дают тем, кто работает в мейнстриме. Если ты делаешь какое-то теоретическое исследование по поводу структурации, социологи очень любят об этом говорить, ты можешь в любом журнале опубликовать свои вещи.
Конечно, лучше при этом не быть качественником. А если ты пишешь о панках в Воркуте13, то где это опубликовать?! Не в теоретическом же социологическом журнале, зачем им? Все-таки ты как-то должна претендовать на мейнстримное место, если ты хочешь в самых хороших журналах. А если это диссертационное исследование, то еще тяжелее. А как мейнстрим определить?
Это формируется школой какой-то? Там разные иерархии, но это все субъективно, конечно. Мне интересно твое мнение. Мое мнение, что теоретические вопросы всегда признаются выше, чем развитие теории через практический эмпирический материал. Даже если у тебя есть материал, то это должен быть обязательно какойто кейс англоязычного мира, или там, наоборот, ямалы, африканцы. А когда вот дальше - уже тяжелее. Когда речь идет о тусовках, субкультурах, то зачем? Когда это английский, американский кейс, сразу понятно зачем, а если российский?
Не хочется с этим бороться, тяжело бороться с этим… А какой был вопрос? Вопрос был, как формируется мейнстрим? Ну, сначала теоретический такой, потом кейсы, ну, в этом потоке, это уже легче.
Потом еще особые там предметы, не то, что мейнстримные, но которые считаются спорными в социологии. Ну, гендер там, раса, этничность. Здесь особенно важны именно критические перспективы, подходы к этим предметам. Ну, еще сексуальность. Молодежь как-то нет. Ты знаешь, мне показалось, что в моде сейчас семейные исследования, судя по новым книгам.
Я прошла в Оксфорде по книжным, и такое мини-исследование провела, какие книги представлены на полках «Социология». Очень много книг по семье, семейным отношениям, а еще по социологии детства. Конечно, можно и по - другому объяснить, что эти книжки, наоборот, никто не покупает, поэтому они и задерживаются… 13 Проект SAL финансовая поддержка Европейского сообщества , полевая часть проходила в Воркуте, Сочи и Санкт-Петербурге.
Ну, да, в принципе, сейчас про семью действительно модно, как и у вас… А про детство - это нам совсем никак не помогает. Это еще больше исключает молодежь. Потому что там больше не социология, а социальная политика и педагогика.
С одной стороны, это хорошо, потому что социально это все получается, но, если двигаться по этой логике дальше, следующее зацепление, я бы сказала, - это психология и вот эта педагогика. Сейчас у нас вообще очень развиваются вот эти всякие междисциплинарные предметы, которые не то, что популярные, но за которыми контроль со стороны государства. Деньги туда просто вливают. Неврологическая наука, социология и биология. Нервная система, всякие психологические процессы. А это к социологии как?
Социология медицины типа? Или здравоохранения. Именно как раз вот от семьи, от здравоохранения, от этого уходят, это старые мейнстримные социологические вещи.
Сейчас надо выходить на междисциплинарные, сотрудничество с естественной наукой. Это самая последняя волна, и это очень сильно влияет на сокращение денег и интереса к старым предметам социологии. Там, видимо, гендер будет еще существовать, сексуальность, этничность. Но, например, о классах, по сути, уже почти не говорят и не пишут. Но когда говорят о бедности, вольно - невольно о классах говорят.
В другом, конечно, прочтении, но тем не менее. О неравенстве. Ну или об исключении. Главное, конечно, чтобы это понималось не как структурные как бы условия, а именно как социальное, из которого можно выйти, то есть не как пожизненный приговор, а как одно из условий… То есть получается, что ты как-то скептически смотришь на перспективы развития молодежных исследований?
Или я неправильно поняла? Я бы, конечно, не хотела так думать, наоборот, уверена, что это очень важный и интересный момент. Можно все мейнстримные, в принципе, понятия социологии уточнять именно через молодежь. Сейчас мы говорим, что все эти моменты пересекаются: гендер, сексуальность, классы, этничность. А если возьмешь молодежь, там как раз все это особенно видно. Просто изучая молодежь, ты все это видишь, и становится особенно понятно, как сложно это все, как все это переплетается и как влияет друг на друга.
Все понятия на молодежных исследованиях можно уточнить. Я думаю, что это перспективно. Тем более, что молодежные субкультуры, особая моя тема, это так быстро развивается. Тоже все эти новые тенденции в обществе особенно видны. Виртуальности, уход в виртуальный мир. Меняется понятие дружбы, отчужденность от современной городской экологии, городского пространства. Все это видно именно в молодежных практиках.
Я считаю, что это важная тема, если не смотреть на молодежь как на объект социальной политики, а именно как на поле, как часть всемирных практик, которые благодаря этим исследованиям вообще только и можно понимать. Я так понимаю молодежь. А почему скептично? Ну, потому что для меня это получается двойная периферийность: это моя Россия, это моя молодежь, кому я еще нужна, кроме них? Еще и женщина. Вообще это сохраняется, не знаю как в вашей академии, а в нашей женская позиция всегда периферийна, все равно нужны какие-то дополнительные усилия, не связанные ни с профессией, ни с компетенцией, ни с полевым опытом.
Будто все время слегка извиняясь за свой интеллект, будто слегка виновата в чем-то, будто изменяешь своему «женскому предназначению»… Да. Даже если и не говорят, то часто просто ощущаешь, что думают типа: слишком много эмоций, слез, соплей и слишком мало научного.
Так, например, я встречала тексты, где собственно качественную методологию называют излишне женской… Ну, мы-то естественно с ними не согласны, это понятно, но приходится с этим отношением сталкиваться Научного-то у нас как раз хватает.
Ладно, давай вернемся к молодежи. Как ты видишь дальнейшие шаги? Куда двигаться, если оставаться все-таки в этом не просто молодежном, а в российском молодежном поле? Не обязательно новые варианты, а какие возможны интересные ходы, которые можно открыть, какие вызовы еще можно бросить профессиональной судьбе?
Как обозначить направление, чтобы это было не только о и для России? Ну, да, именно то, что связывает, ты говоришь солидарность, я говорю - социальность. Но я думаю, что в принципе идея та же самая. Мне всегда была интересна совместимость культурная. Конечно, здесь невероятно важны всякие потребительские практики.
Это очень важно для молодежной культуры, но, если честно, мне не очень интересен молодежный рынок, вот всякие там сегменты и все такое… Мне именно сама молодежная культура интересна, вот этот момент общения, момент дружбы. Что связывает, почему такие компании ровесников появляются? Может быть, не надолго, может быть, не так, как такие первые субкультуры раньше… Главное, что все-таки до какого-то момента это формируется, распространяется и через какие-то солидарности существует.
А потом, потом люди взрослеют, и этот момент из их жизни уходит. Мне кажется, что это не совсем хорошо для общества. Потому что в молодые годы, когда они на улицах, они не только бухают и принимают наркотики. Они общаются, и вот именно эти дела мне более интересны. И почему люди становятся циничнее по отношению друг к другу. И я думаю, что какую-то социальную пользу можно из этого извлекать. Сравнительный анализ можно делать.
Еще у меня интерес к тому, чтобы развивать качественные методы, чтобы они могли претендовать на большее, возможно, нужно искать нормальный способ сравнивать этнографические, качественные данные из интервью и через язык, но чтобы это был какой-то метод. Лучше сравнивать каждый кейс, и потом понимать суть. Кстати, суть фальшивая. Аналитическая суть фальшивая? Ну, например, если там возьмешь в проекте стран. Изучаешь там скинхедов. Анализ там отдельно делать, это понятно, анализируешь собранные данные.
Может быть, анализируешь даже по одному сценарию. Получаешь снова данные. Но все равно анализируешь все как-то отдельно. Потом ты рассказываешь, что у тебя есть опыт такой-то и такой-то. Ну, что можешь ты рассказать? Что в России больше скинхедов, а в Хорватии больше антифа, чем скинхедов. И как уловить эту сложность, вместо того, как вообще сдаться… Количественникам смеется.
Да, именно. Всегда хочется больше сказать. Я хочу сказать больше, чем я поняла из воркутинского поля. Есть же социологическое воображение, социологическая интуиция. Это же тоже продукт нашего профессионального знания, нашей компетенции. Не обывательского такого, а профессионального. Той же среды молодежной или еще чего-то. Мне кажется, что иногда мы бьем себя по рукам, не знаю, останавливаем себя, не доверяем себе, боясь перейти вот в эту плоскость интуиции.
В этом плане я этнограф. Я хочу полагаться. Поэтому я и говорю, что, с одной стороны, я хочу сохранить вот это, потому что для меня это святое.
А они говорят: «Ты понимаешь только их нарратив». Я понимаю, что все время я делаю какието интерпретации, которые полагаются на социологические фантазии, на интуицию, как хочешь. Конечно, мы все время теряем, но хочется быть поближе к земле, тому, что сказано.
Но с другой стороны - нужно сравнивать. Ну, да, сравнение может как раз… Оно осложняет все, показывает, что уникально в какой-то отдельной ситуации и просто интересно. Почему именно так и так в одном месте. Даже в одной России, если сравнивать различные кейсы, будет очень сильно отличаться.
Я думаю, что я не очень ответила на твой вопрос. Это сложно, я понимаю. Еще мне интересны такие конкретные темы. Мне интересна неформальная экономика. Через молодежь это все тоже очень видно.
